без названия

[ortivika]

Ё-моё, жжшка опять глючит. Не знаю, будет ли видна эта запись, но напишу, бо думается и пишется. Необычный омер на этот раз, очень насыщенный событиями - будто кто меня мордой в зеркало ткнул и сказал смотри и думай. Основное смотрение и думанье выпало на тему отношения к людям опр. сорта. Почему? Видно, пришло время разложить и эти материи по полочкам. Отец мой был паханом. Не уркой, нет - он вполне прилично работал проректором питерского ЛЭТИ - с тридцати лет до самой смерти, был любим и уважаем - но был паханом. Я это паханство поняла ещё детским умом в тот момент, что группа подвыпивших парней пыталась взять в оборот меня (12 или 13 летнюю), сидящую на берегу реки Буг. Мы приехали к бабушке и каждый день ходили с папой на речку - переплывали дважды, таким образом изгоняя из меня питерскую бледность и слабость:)). Я жутко уставала на середине реки, там было мощное течение посерёдке, но всегда могла ухватиться за плечи отца и он выносил нас обоих на крупные прибрежные камни. Отдыхали и - обратно. При "ленинградских" знали многие, мы были диковинными экземплярами, одетыми по-иному, говорящими по-иному и совсем по-иному смотрящими на реку Буг. Подходили, разговаривали, всегда был хороший тон, расспрашивали о жизни, о погоде, о магазинах. Отец мой был немногословен, но всегда улыбчив. Его улыбку я люблю по сей день - точнее, люблю воспоминание о ней. Так вот, однажды, я не поплыла на другой берег, просто сидела на берегу и ждала возвращения отца. Подошли эти парни. Углядели, видно, что осталась без присмотра.  Их было человек пять-шесть, много старше и запах спиртного был слишком явным. Я односложно отвечала, потом стала делать вид, что смотрю на воду и не замечаю их. И поняла, что не вижу отца, хотя вот только недавно он плыл, был виден. А парни перешли на тон иного плана, начали поглаживать меня по спине, по плечам -  я сжалась от ужаса, совсем ещё ребёнок, не понимая, что им нужно, откуда этот запах зверя, так явно проявившийся рядом. И вдруг наступила тишина. Я увидела их тени на песке, отступающие от меня - всё в абсолютной тишине. И тут же - отцовскую руку, поднимающую папиросную коробку с подстилки. Я краем глаза посмотрела на него и успела ухватить особый напряг мышц, желваков, выражение глаз. Пацаны тихо ушли, они старались даже не шебуршать песком. Всё, что он сделал - подошёл, не глядя на них, наклонился, взял папиросы. Но язык тела и мимики был таким, что иного и не потребовалось. Похожий случай произошёл в Питере - в одной из страшных подворотен болезного красавца-города. Отец подвёз меня к подруге, у него была служебная машина и крайне редко (если только по дороге) мне разрешалось доехать куда-либо. Я вылезла, попрощалась, зашла в подворотню, на выходе которой стояла группка парней. И снова повторилось - прямо дежавю, но в ином пейзаже: обступили, наговорили сальностей... и вдруг - тишина. И вдруг - отошли. Оказалось, отец, вдруг почувствовал что-то, вышел из машины и решил посмотреть как я дошла до подъезда. Он просто подошёл ко мне - очень спокойно, но вот походка была той самой походкой пахана, от которой у шестёрок начинается озноб в области души.  Я уже взрослая, давно не та девочка, давно не боюсь толпы. Но ощущение осталось детским - есть люди, способные сбиваться в стаи и вторгаться в твоё личное пространство. Но именно в этот момент должна проявиться сила, которая не даёт им продолжить начатое.   Сила пахана? Да пусть так. Не суть важна, а то, что нельзя давать люмпену в человеке  проявляться и набирать обороты. Пусть это не твой друг или сын, но в тот момент, что это появилось рядом с тобой - убей раба. И в себе, и в том, кто стоит напротив.