(no subject)
Apr. 1st, 2007 03:40 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
ortivikaЭту история я рассказала в комментах к посту одного из френдов. Но вот, оказалось, что она пошла и дальше (спасибо, Шалом:)). У меня в подкорке засело, что я эту историю публиковала в своём ЖЖ... ан нет, нетути её у меня. Поэтому - перед Песахом - спешно ставлю её к себе, в надежде на хорошие новости для всех нас и в подтверждение тому, что лично я верю в ведущую нас милосердную руку (у которой и помощники имеются:))
Расскажу я вам про «чудо, сделанное сегодня», а точнее — в начале июля прошлого (2006) года. Перед войной.
Приснился мне сон. Пересказывать его целиком не буду, но — дрожь пробирала капитально. Вот эпизод: завели меня два ортодокса в комнату, пропитанную туманом сумеречного свойства. В комнате, на высоком деревянном стуле очень необычной формы сидел весьма древний человек. Шляпа, надвинутая на лоб, не прикрывала напряженного взгляда. Ему было очень тяжко говорить, очень... губы не слушались. И еще одна деталь — огромная борода, совершенно необычная, клубящаяся какая-то, дымчатая, до пояса. Запоминающаяся. Так вот, он сказал мне несколько коротких фраз, пересказывать которые я не буду, за исключением двух: «время пришло» и «ты обязана».
После «ты обязана», я проснулась (а на самом деле это был сон на грани реальности) и — буквально в холодном поту — стала соображать, что же именно я обязана.
Расскажу я вам про «чудо, сделанное сегодня», а точнее — в начале июля прошлого (2006) года. Перед войной.
Приснился мне сон. Пересказывать его целиком не буду, но — дрожь пробирала капитально. Вот эпизод: завели меня два ортодокса в комнату, пропитанную туманом сумеречного свойства. В комнате, на высоком деревянном стуле очень необычной формы сидел весьма древний человек. Шляпа, надвинутая на лоб, не прикрывала напряженного взгляда. Ему было очень тяжко говорить, очень... губы не слушались. И еще одна деталь — огромная борода, совершенно необычная, клубящаяся какая-то, дымчатая, до пояса. Запоминающаяся. Так вот, он сказал мне несколько коротких фраз, пересказывать которые я не буду, за исключением двух: «время пришло» и «ты обязана».
После «ты обязана», я проснулась (а на самом деле это был сон на грани реальности) и — буквально в холодном поту — стала соображать, что же именно я обязана.
Но видение оборвалось именно на этой фразе, поэтому я утром сделала две вещи. Перво-наперво, я залезла в «картинки гугла» и набрала там фразу «адморы», ибо у меня не было и тени сомнения в том, что тот, кого я видела — известный адмор. Но, не будучи человеком из религиозных кругов, я мало кого знала и ни о ком не имела визуального представления. Узнала Любавичского Ребе — сразу же, только борода... «у моего» гораздо длиннее была, по пояс.
Во-вторых, позвонила нашему близкому другу Боре К., человеку религиозному и многих знающему и попросила помощи. Ведь, помимо всего, в этом сне была одна деталь, которая... короче, будь я мужиком — поскакала бы человечество спасать, причем непременно — на белом осле. Но не мужик я, женщина слабая (хоть и не жена коллежского асессора, а — напротив — жена еврейского агрессора), посему — поскакала я в Иерусалим к Бориному знакомцу, который мне показал кучу фото Ребе и отвел в ХаБаДную библиотеку. Там я обнаружила снимок, который меня убедил в том, что он это он, благодаря детальке — я очень хорошо запомнила руки приснившегося мне, они судорожно впились в круглые набалдашники на кресле. Но вот кресло, столь мне запомнившееся по сну — высокое, необычное, деревянное — не увидела ни на одном снимке.
Паника моя несколько улеглась к тому времени, но я ведь точно получила инфу о том, что приблизилась жутковатая война и что-то обязана сделать именно я... о, ужас, стала я доставать иных равов, весьма достойных и почтенных, которые очень внимательно выслушивали меня, но... а что, собственно, можно сказать на это?
Дело в том, что я видела себя со стороны в этом сне — я была настолько напряжена, покорна и необычна для себя самой (стояла около стены в этом помещении, напряженно вслушиваясь в каждое его слово — а ему чудовищно трудно давался каждый звук — голову я склонила и была очень «сама не своя») и то, что он мне сказал было настолько важным, что у меня и тени сомнения не возникло в важности момента. Я ведь не все могу рассказать, да и не хочу выглядеть экзальтированной истеричкой... Но равам рассказала и — во время войны — мне перезвонили, поверив в серьезность и правдивость рассказанного мною.
Пробыв 15 лет в Израиле я (запоздало, признаюсь) решила сподвигнуть своих мужиков на обрезание. Двигала-двигала, но очень уж они боялись — не особо хотели, поэтому я, плюнув на их желания, записала их на брит в одной организации. В угаре послесонной маеты я и не заметила, что подошел срок действа и «надо, ребятки, надо». И вот тут ребятки восстали против меня. И один, и другой (70 лет и 16) встали на дыбы с перечнем противопоказаний и ужасов, которые им не хочется переносить. Вот вам магендовид, кабы не сон и егойные нюансы, не стала бы я с ними связываться, но тут... короче, они меня испугались и покорненько принесли себя и свое самое дорогое в иерусалимский Рамот. Ну что сказать, атмосфера была чудеснейшая, все прямо светились. И миньян там был, и молитвы читались, и ребята мои меня потом чуть не досмерти захваливали, типа «а куда б мы без тебя...», и все прошло наилегчайше — ни боли, ни последствий, ни одной болеутоляющей таблетки... бегали мои жеребцы обрезанные и ржали от радости собственной кашерности.
А что же сон? А вот в тот момент, что хлопчики мои обрезались, я зашла на кухоньку — зал ожидания в том доме, где все происходило... и обалдела от головы до пят. Ибо со стенки на меня смотрел тот самый Ребе и рядом с его снимком красовался снимок того самого кресла. Деревянного. С круглыми набалдашниками.
Так что вот оно — не надо было мне к равам бегать, панику сеять (с другой стороны — сбыча войны и мой сон... у меня теперь такие свидетели имеются, упасть-не встать).
А я-таки была обязана! Набычиться и не дать своим богатырям избежать того, чего они не должны были избежать.
До сих пор — оба — вспоминают, что во время самого брита у обоих было одно и то же, абсолютно реальное ощущение — ощущение теплой огромной ладони, ласково огладивших их. Оба, независимо друг от друга, вышли с одной и той же фразой: «а со мной Б-г поздоровался». Ну, чем не счастье?
И еще одно — мой сын, названный в честь моего покойного отца Валерием, в возрасте 6 лет вдруг заявил, что его зовут Даниэлем и только так — правильно. В нашем новом районе он всем представлялся Дани, друзья были уверены, что он Дани и т.п. Я была очень расстроена и не понимала — к чему и отчего. Договорились с ним, что в момент получения теудат-зеута, он сам все обдумает, но... на этом и порешили, и замяли.
Спустя десять лет, в тот момент, когда Лерку спросили, какое иудейское имя он себе выберет, и он, и я — не задумываясь ляпнули «Даниэль», так и стало. А вот позже, когда я припомнила 6-ти летнего Лерку, рассказывающего всем про то, что он — Даниэль и просто мать его нефига в этой жизни не поняла, стало мне еще радостней жить на этом свете...
Во-вторых, позвонила нашему близкому другу Боре К., человеку религиозному и многих знающему и попросила помощи. Ведь, помимо всего, в этом сне была одна деталь, которая... короче, будь я мужиком — поскакала бы человечество спасать, причем непременно — на белом осле. Но не мужик я, женщина слабая (хоть и не жена коллежского асессора, а — напротив — жена еврейского агрессора), посему — поскакала я в Иерусалим к Бориному знакомцу, который мне показал кучу фото Ребе и отвел в ХаБаДную библиотеку. Там я обнаружила снимок, который меня убедил в том, что он это он, благодаря детальке — я очень хорошо запомнила руки приснившегося мне, они судорожно впились в круглые набалдашники на кресле. Но вот кресло, столь мне запомнившееся по сну — высокое, необычное, деревянное — не увидела ни на одном снимке.
Паника моя несколько улеглась к тому времени, но я ведь точно получила инфу о том, что приблизилась жутковатая война и что-то обязана сделать именно я... о, ужас, стала я доставать иных равов, весьма достойных и почтенных, которые очень внимательно выслушивали меня, но... а что, собственно, можно сказать на это?
Дело в том, что я видела себя со стороны в этом сне — я была настолько напряжена, покорна и необычна для себя самой (стояла около стены в этом помещении, напряженно вслушиваясь в каждое его слово — а ему чудовищно трудно давался каждый звук — голову я склонила и была очень «сама не своя») и то, что он мне сказал было настолько важным, что у меня и тени сомнения не возникло в важности момента. Я ведь не все могу рассказать, да и не хочу выглядеть экзальтированной истеричкой... Но равам рассказала и — во время войны — мне перезвонили, поверив в серьезность и правдивость рассказанного мною.
Пробыв 15 лет в Израиле я (запоздало, признаюсь) решила сподвигнуть своих мужиков на обрезание. Двигала-двигала, но очень уж они боялись — не особо хотели, поэтому я, плюнув на их желания, записала их на брит в одной организации. В угаре послесонной маеты я и не заметила, что подошел срок действа и «надо, ребятки, надо». И вот тут ребятки восстали против меня. И один, и другой (70 лет и 16) встали на дыбы с перечнем противопоказаний и ужасов, которые им не хочется переносить. Вот вам магендовид, кабы не сон и егойные нюансы, не стала бы я с ними связываться, но тут... короче, они меня испугались и покорненько принесли себя и свое самое дорогое в иерусалимский Рамот. Ну что сказать, атмосфера была чудеснейшая, все прямо светились. И миньян там был, и молитвы читались, и ребята мои меня потом чуть не досмерти захваливали, типа «а куда б мы без тебя...», и все прошло наилегчайше — ни боли, ни последствий, ни одной болеутоляющей таблетки... бегали мои жеребцы обрезанные и ржали от радости собственной кашерности.
А что же сон? А вот в тот момент, что хлопчики мои обрезались, я зашла на кухоньку — зал ожидания в том доме, где все происходило... и обалдела от головы до пят. Ибо со стенки на меня смотрел тот самый Ребе и рядом с его снимком красовался снимок того самого кресла. Деревянного. С круглыми набалдашниками.
Так что вот оно — не надо было мне к равам бегать, панику сеять (с другой стороны — сбыча войны и мой сон... у меня теперь такие свидетели имеются, упасть-не встать).
А я-таки была обязана! Набычиться и не дать своим богатырям избежать того, чего они не должны были избежать.
До сих пор — оба — вспоминают, что во время самого брита у обоих было одно и то же, абсолютно реальное ощущение — ощущение теплой огромной ладони, ласково огладивших их. Оба, независимо друг от друга, вышли с одной и той же фразой: «а со мной Б-г поздоровался». Ну, чем не счастье?
И еще одно — мой сын, названный в честь моего покойного отца Валерием, в возрасте 6 лет вдруг заявил, что его зовут Даниэлем и только так — правильно. В нашем новом районе он всем представлялся Дани, друзья были уверены, что он Дани и т.п. Я была очень расстроена и не понимала — к чему и отчего. Договорились с ним, что в момент получения теудат-зеута, он сам все обдумает, но... на этом и порешили, и замяли.
Спустя десять лет, в тот момент, когда Лерку спросили, какое иудейское имя он себе выберет, и он, и я — не задумываясь ляпнули «Даниэль», так и стало. А вот позже, когда я припомнила 6-ти летнего Лерку, рассказывающего всем про то, что он — Даниэль и просто мать его нефига в этой жизни не поняла, стало мне еще радостней жить на этом свете...
